Дмитрий Хван - Ангарский Сокол [СИ]

Оказалось, что нет. Сам Ципин ездил в солонский посёлок, сказать старейшине о том, чтобы тот к весне приходил с воинами, как было оговорено.

— А заодно и потискать солонских баб? — усмехнулся Игорь.

Чиновник снова затрясся, оглядывая бойцов затравленным взглядом.

— Где ближайший гарнизон маньчжур?

Оказалось, что только близ устья Сунгари, здесь же в округе, более никого из них не было.

— Сколько же там воинов у Сунгари?

Точного числа солдат дзаргучей не знал, говорил лишь то, что их там не более полусотни. И потом он добавил ещё что-то. Матусевич вопросительно посмотрел на Федота.

— Он говорит, смеет ли он надеяться на то, что ему оставят жизнь и позволят уйти?

Толстяк сидел не дыша, в луже собственной мочи и с мольбой смотрел на майора.

— Да, вероятно Соколову, да и Сазонову будет интересно с ним пообщаться на отвлечённые от данной ситуации темы. Заберём его.

— Майор, ещё возки! — крикнул боец, отняв от глаз бинокль.

К месту бойни по льду Зеи шло ещё несколько упряжек оленей.

— Встречаем! Ким, давай наверх, страхуешь, — приказал майор.

Расстояние сокращалось, через некоторое время возки уже были возле заворота на дорогу, где совсем недавно разыгралось побоище, а трупы не успели окоченеть. На оленях шли амурцы, три возка, человек восемнадцать. Передний возок уже заползал с зимника на берег, когда ведущий оленей амурец, увидав полтора десятка воинов, пронзительно взвизгнул. Заметив обезображенные трупы маньчжур, он тут же принялся нахлёстывать оленей, пытаясь заставить животных повернуть обратно.

— Эй вы! Убирайтесь к себе в посёлок и не вздумайте приходить сюда весной! Богдойцев больше тут не будет, — кричал им ангарский тунгус Федот.

Несмотря на то, что у амурцев было оружие, никто из них и не подумал до него дотронуться. Не мигая, с посеревшими лицами они смотрели на невиданных прежде людей, на мёртвых маньчжур, на скорчившегося чиновника Ципиня, что с немалой важностью ещё совсем недавно командовал в их поселении. Удаляясь от этого страшного места, амурцы ещё долго оборачивались назад. Весной они точно не пойдут к устью Зеи, думал каждый из них.

— Собирайтесь парни, поедем в посёлок, — Матусевич уже забрался на похрапывающего жеребца и теперь поглаживал его по шее.

— А ну, давай назад! — Мирослав Гусак, пытался убрать маньчжура с передка возка, но тот только пучил в страхе глаза, не понимая капитана. Лишь несильно ударив пленника кулаком по носу, Гусак добился желаемого. И пока тот размазывал по лицу кровавую юшку, Мирослав искал чем бы накрыть обгаженный маньчжуром передок. А падение пленника вызвало смех у столпившихся рядом бойцов — из-под слетевшей меховой шапки выскочила туго сплетённая коса и обернулась вокруг шеи пленника. До посёлка добрались без приключений, лишь раз встретился шедшая навстречу упряжка оленей. Испугавшийся было амурец принялся уводить животных с дороги, пытаясь съехать в сторону. Ангарцы на него не обращали внимания, продолжая свой путь. Амурец же провожал их глазами, боясь и шевельнуться. Проезжавший мимо него на коне молодой тунгус, картинно поигрывая винтовкой, озорно подмигнул опешившему амурцу и, задрав голову вверх, рассмеялся. Наконец, группа достигла посёлка. Судя по тому, что их приняли за возвращающийся отряд Ципиня, ворота были открыты, а навстречу им вышло две фигуры. Сходу, при въезде в поселение, ангарцами были застрелены двое маньчжурских воинов, после чего группа направилась к центру, где стоял дом старейшины и жили остальные маньчжуры. Амурцы, заметив чужаков и избитого и хнычущего маньчжура с ними, который уже немало причинил им огорчений и не думали сопротивляться вернувшимся в их посёлок незнакомцам. Ворвавшись в дом, спецназовцы убили последних остававшихся в живых маньчжур и заодно и бывшего с ними старосту деревни, что становилось уже традицией. Людям же ангарцы объявили, что теперь старост будут назначать они, потому что у амурцев старосты совсем никудышные.

— Все, кого привели маньчжуры, завтра с утра должны покинуть это поселение и уходить в свои посёлки, — объявлял Федот. — Весной сюда не приходить. Маньчжур тут больше не будет.

Десять семей волжан, среди которых были и Засурские, в конце концов определили на поселение в крупное, по местным меркам село, близ великого озера. Тут находилась лесопилка, в которой должен был работать отец Ивашки. Мать мальчишки, умевшая прилично ткать, тоже получила работу, наряду с другими женщинами. Жили волжане покуда в бараке, который уже был им знаком по Новоземельску. Игнату, отцу Ивашки показали его земельный надел, прикрытый покуда белым ковром снега. Увиденным волжанин остался весьма доволен, земли достаточно, оврагов нет, только работай. А к Ивашке уже на второй день пришёл Максим — учитель из местной школы и, забрав его и остальных детей из переселенцев, да под хмурые взгляды родителей, повёл их в школу. Мать Ивашки также ушла в школу, вслед за сыном. Родителям первое время было позволено находиться в классе, сидя на лавке вдоль стены. В тот день учитель Максим рассказывал о системе мер и весов, принятых в княжестве.

Глава 14

— Пётр Лексеич! Подымайтесь! — Онфимка толкнул дверь и с опаской глянул в спальню ангарского посла.

— Онфим! Говорил же, буди меня сегодня попозже! — вырвался у Карпинского протяжный стон.

— Я помню, — заявил паренёк.

Вот маленький засранец! Хотя маленький-немаленький, а такую же штуку имеет, подумал Пётр, вытаскивая из-под подушки револьвер с непривычно большим стволом. Ствол этот был постоянным объектом для шуток, хотя его работа такого не заслуживала. Убойная сила его была выше всяких пределов. Медведю-шатуну под Владиангарском, что нарвался на патруль, помниться, рёбра выломало нешуточно. Ухты! А в голове-то шумит, кстати. Ночные переговоры с граничной крепостью сказываются.

— Сейчас от Василя Михайловича приходил стрелец, сказал, что он будет ждать тебя сегодня к обеду. Посол глянул на Ленку — спит, конечно же. Что-то благоверная начинает лениться. Обычно она каждый день раньше мужа вставала на пробежку, несмотря на погоду. А последнюю неделю дрыхнет до обеда.

— Онфим, ты воду погрел?

Пострел уже потихоньку старался улизнуть из комнаты.

— Так дядька Макар ужо погрел! — воскликнул он, тут же ойкнув и посмотрев на Лену, не разбудил ли.

— Опять заставляешь его лазать! Сам грей, молодой ещё.

Онфим кивнул и скрылся за дверью.

— Ленка, ты в душ пойдёшь? — Карпинский посмотрел на любимого человечка.

— Нет, Петь. И что-то нехорошо мне, слабость гнетёт, — Лена уткнулась в подушку и закрыла глаза.

Он понял, конечно же, что его конопатая радость беременна, но не удержался от глупого вопроса, выскочившего совершенно нечаянно:

— Заболела что ли?

— Не говори нелепицу, Петя, просто у нас будет малыш, — пробурчала она, перевернувшись на спину и откинув одеяло.

Ну вот, подумал Пётр, она теперь будет в полной уверенности, что мужчины настолько глупые, что и родимого человека понять не могут. Взгляд его, однако, надолго удержался на округлых Ленкиных грудях.

— Что опять такое? — она потрогала пальчиками кожу подмышкой. — Нормально всё?

— Нормально-нормально! — рассмеялся он, выставив ладони в умиротворяющем жесте. — Поспи ещё, пупс. Онфимка завтрак принесёт, оденься.

Пётр поцеловал Ленку и поспешил освежаться. Он вспомнил, как заставлял её брить волосы! Вот была умора. А водичка в душе пошла, что надо, тёплая — Макар постарался, ценный кадр. Хорошо, что его в денщики выделили. А то говорили — старый-старый, а вот и нет, мужичина всё успевает: и в Енисейске перетереть с людишками и за хозяйством смотреть и Онфимку подгонять. А малый его грамоте учит, чтобы не прозябал в невежестве, а то не комильфо — ангарец и неграмотен. Так не должно быть! После завтрака из трёх варёных яиц, гречки с молоком и мёдом, пары кусков хлеба, Карпинский был готов к небольшому моциону. Честно сказать, верховая езда была ему не по нутру, ну не лежит у него душа к этому и всё тут! Даже малолитражка позднесоветского разлива сейчас казалась Петру верхом удобства и шика. Но многие из ангарцев приноровились к лошадям, а некоторым даже понравилось за ними ухаживать. Он же всякую заботу о выделенной Петру Весте переложил на Макара и Онфима. Но в Енисейск посол был обязан прибыть на коне, вернее на лошади. Уронить честь, передвигаясь, как бедняк, на своих двоих, когда можно доехать на лошади, было недопустимо.

У острожных ворот Карпинского уже ждали. Весту сразу же увёл в стойла молодой парень, лёгким поклоном поприветствовавший посла и сказавший о том, что Беклемишев его ждёт. И точно, Василий Михайлович стоял у крыльца приказной избы. Этот мужик нравился Петру — честный, достаточно открытый, прямой и идущий на контакт. Он, видимо, тоже относился к несчастным членам пропавшей экспедиции, с симпатией, хотелось бы на это надеяться, а основания всё же имелись. А ведь он человек государственный и должен всяко радеть о своём отечестве в первую очередь и лишь потом обо всём остальном.